Полночь, раз, была глухая; мысли - вялы и усталы,

Множество преданий странных в старой книге я прочел,

Грезил в зыбкой полудреме, и услышал незнакомый

Звук, как стук - неясный, скромный, в дверь жилища моего.

“Видно, гость, - пробормотал я, - у жилища моего.

Путник - только и всего.”



Помню ясно, как вчера я - был Декабрь, и догорая,

Угольки, как души, тая, рассыпались в прах и сор.

Жаждал утра я со страстью; дел себе искал напрасно,

В море книг топил несчастье, - спи, погибшая Линор, -

Незабвенный, лучезарный, ангел с именем Линор, -

Имя здесь - ничто, с тех пор.



Тут, звенящий тихий шорох заскользил в пурпурных шторах,

Ужасом пронзив, какого прежде я не знал еще;

И, чтоб сердце успокоить, повторил себе я строго:

“Это гость, что ищет крова - у жилища моего.

Путник поздний ищет крова у жилища моего.

Путник, только и всего.”



Дрожь в душе своей унявши, я решил не медлить дальше,

“Сэр, - сказал, - Мадам, быть может, - право, искренней всего,

Умоляю вас, простите, был ваш стук настолько тихим,

Деликатнейшим и тихим в дверь жилища моего,

Что я вас едва расслышал.” - Отпер дверь... И - никого.

Тьма лишь, больше ничего.



Я стоял, ошеломленный, в тьму глядящий, напряженный,

Дикой грезою пронзенный, небывалой до сих пор...

Долго ждал, но тьма молчала, больше знака не давала.

И одно лишь было слово здесь обронено: “Линор?” -

Я шепнул его, и эхо мне вернуло вздох: “Линор!”

Ясный вздох - и явный вздор.



В дом пустой вернувшись снова, с болью в сердце - нет ей слова,

Вскоре стук услышал новый - громче прежнего того.

“Видно, - я сказал, - там что-то бьет в оконную решетку.

Надо бы проверить, что там странно так стучит в окно.

Только сердце успокою, и взгляну, что бьет в окно.

Ветер лишь, скорей всего!”



Только распахнул я ставни, как влетел, шумя крылами,

В дом мой Ворон величавый, очевидец тьмы времен.

И надменно, без почтенья, без малейшего смущенья,

Будто лорд, без приглашенья, важно сел над дверью он -

Заскочив на бюст Паллады, важно, будто бы на трон, -

Сел, и все, и замер он.



И при виде черной птицы, смог я вдруг развеселиться,

Словно шутка над испугом - этот траурный убор.

“Хоть хохол торчит - не очень, не пуглив ты, это точно, -

Я признал. - Зловещий Ворон, знающий Ночной простор -

Как зовешься, покоривший Ночь - Плутона злой простор?”

Ворон каркнул - “Nevermore!”



Потрясен я был нескладной птицей, говорившей складно,

Пусть ответ ее, конечно, был не складный разговор;

Невозможно согласиться, чтоб к кому влетела птица,

Осчастливив тем, что села, как еще один затвор, -

На скульптурный бюст над дверью, будто чудище-затвор, -

С этой кличкой - “Nevermore”.



Но сидел он отрешенно, так сказав, на бюсте, словно,

Вместе с этим странным словом жизнь покинула его,

Ничего не добавляя, ни пера не поправляя -

Лишь когда пробормотал я, “Как друзья все, до сих пор -

Утром он меня оставит, как Надежды, до сих пор.” -

Вдруг изрек он: “Nevermore.”



От внезапности я вздрогнул - да и кстати было слово.

“Несомненно, - я промолвил, - заучил он этот вздор -

Вздох хозяина, чьи беды не давали видеть света,

И печалям стал ответом, как припев иль заговор -

И надеждам отпеваньем - тот тоскливый заговор:

“О, довольно - nevermore.””



Но, как прежде, эта птица - повод, в шутке, мне забыться;

Кресло к двери развернул я, к бюсту, к Ворону в упор,

И на бархат опустился, и в фантазии пустился,

Сочиняя, что пророчил мне посланец давних пор -

Черный, мрачный и ужасный очевидец давних пор,

Мне прокаркав: “Nevermore.”



Так сидел я, в размышленье, но уже без обращенья

К птице, чьи глаза сверкали, в сердце мне вжигая взор,

И мечтал я, отдыхая, мягкий бархат приминая,

Что свет лампы, обтекая, в странный превращал узор.

Фиолетовый тот бархат, тот причудливый узор,

Ей не смять, ах, nevermore!



Воздух, в сладком представленье, загустел в хмельном куренье -

Серафим махнул кадилом, став незримо на ковер.

“Бедный грешник, - тут вскричал я, - Божьи ангелы, слетая,

Дарят отдых, мир, непентес горькой скорби о Линор;

Жадно пей благой непентес - пей, и позабудь Линор!”

Каркнул Ворон: “Nevermore.”



Я сказал: “Исчадье ада! - Ворон вещий, или дьявол! -

Послан ли сюда Лукавым, или брошен в сей простор

Ты неистовой стихией, в царство колдовской пустыни,

В дом, где Ужасом все стынет - о, ответь мне, вещий взор -

Ждет ли Галаад целебный? - заклинаю, вещий взор!”

Каркнул Ворон: “Nevermore.”



Я сказал: “Исчадье ада! - Ворон вещий, или дьявол! -

В Небесах, что Бог над нами, возлюбивший нас, простер -

Предреки: душе скорбящей, ныне далеко бродящей,

Встретится святая дева - ангел с именем Линор,

Незабвенный, лучезарный ангел с именем Линор.”

Каркнул Ворон: “Nevermore.”



“Птица-бес, ты стала лишней! - завопил я тут, вскочивши. -

Убирайся - в Ночь, и Бурю, и Плутона злой простор! -

Черных перьев не роняя, знака лжи не оставляя,

Дом немедля покидая - наш закончен разговор!

Клюв свой вынь навек из сердца, прочь же, кончен разговор!”

Каркнул Ворон: “Nevermore.”



И сидит, сидит неслышно, не взлетая, неподвижно,

Дремлет на Палладе бледной черный демон до сих пор;

Но глаза его сверкают, ничего не упускают,

В свете лампы он роняет тень на вытертый ковер.

И душе моей из тени, тяжко павшей на ковер,

Не подняться - nevermore.



перевод - февраль 1999